"Операция гастарбайтер".
Часть I стихи стира и юмор проза
Глава 1
Маршрутка «Мерседес» очень легко и быстро катила по одной из северо-кавказских дорог, ведущих во Владикавказ. В салоне было тепло и уютно, играла приятная музыка. Я рассматривал пробегающие за окнами пейзажи, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, то и дело возникавших в памяти, и напоминавших последний разговор с Ритой. Разрыв произошел очень быстро, без веских, как мне тогда казалось, причин. Все таки, удивительные существа эти женщины, умом действительно их невозможно понять. Порой кажется они действительно существа с другой планеты. Прислушиваясь к звукам какой-то спокойной красивой мелодии, и наконец таки согревшись, я задремал…
-Алё! Здорова, Леха! Как жизнь? Слышь, говорят в вашу шарагу сварщик требуется?. Ты, давай пробей там, если что звякнешь, мне работа позарез нужна! Ок, давай до связи!
Весна в этом году выдалась ранняя и очень теплая, без резких перепадов, как это обычно бывает в это время года. В середине Апреля во всю благоухала зелень и цвели деревья, наполняя воздух пьянящими ароматами. C утра пораньше, взяв свою старую удочку на ореховом удилище и заранее приготовленных червей, я отправился на рыбалку на наше озеро. Озеро представляло собой старое русло реки, на самом краю станицы, которая располагалась, относительно озера, на возвышенности. Когда-то это был довольно таки большой и живописный водоем – со стороны станицы находится песчаный пляж, а с другой стороны его окаймляет лес. Я помню, в детстве, мы тогда еще жили в городе и приезжали летом к бабушке в гости, это озеро мне казалось огромным как море. Сейчас же это озеро скорее напоминало большую лужу с затхлой водой.
Я спустился на берег озера и выбрал место подальше от пляжа и поближе к камышу. Погода была тихая, безветренная, что предвещало хороший клев. Я размотал удочку, нанизал червяка и забросил почти под самый чакон, закурил сигарету, и стал с вожделением, как заядлый рыболов, смотреть на поплавок, ожидая клева. В это время люди как раз выгоняли коров в стадо, руководил которым вот уже много лет, правда с некоторыми перерывами, старый пастух Захар. Мычание коровы меня отвлекло, я повернул голову и увидел молодую телку. Она была белого окраса с черными пятнами по бокам, и большим, напоминающим американский континент, пятном на голове, я тогда еще подумал: - надо же, прямо как у Михаил Сергеича. Эта животина с удивительно красивыми голубыми глазами уставилась на меня и протяжно мычала, кивая головой, будто что-то пыталась сказать на своём языке. Удивительные все таки эти создания. Не знаю почему, но мне вдруг стало приятно от этой сцены. Может быть от того, что в этом взгляде было что-то искреннее и по-детски наивное. – Вижу, что хочешь что-то сказать, но извини, твоего языка я не понимаю – сказал я ей в ответ, не в силах сдержаться от этого чувства умиления. Корова мотнула головой, отгоняя мошку, и, видимо поняв, что диалога не получается, побрела дальше.
Я посмотрел на удочку и сердце ёкнуло – поплавка нет. Через несколько секунд он всплыл немного в стороне от того места, куда я его забросил. Маленькое узкое перо с коричневыми полосками поперек едва колыхалось на воде, то слегка погружаясь, то всплывая. Зная повадки карасей, основных обитателей нашего водоёма, дергать удочку я сразу не стал – ждал пока поплавок не ляжет на поверхности воды. Карась еще немного помурыжил и приподнял перо, плавно уводя его в сторону камыша. Тут я сделал рывок – опа! - Ага, подсек я тебя, бродяга! На траву упал круглый пузатый карась размером больше ладошки. – Есть начало! Хоть что-то есть постоянное и предсказуемое в этом меняющемся мире – повадки карасей. – подумал я.
- Здорова, Ваня! Послышался голос пастуха.
– Здорова, дядь Захар!
– Клюёт?
– Да начало неплохое.
-Денек сегодня погожий и клев хороший должен быть, пока прохладно.
- Да, я думаю часиков до десяти будет поклевка.
- Ты на побывку или как?
- Да не, насовсем - отслужил я, дядь Захар. Хватит уже с меня, пора гражданскую жизнь начинать.
- Так, так. Значит, решил сменить мундир на гражданский смокинг?
- Вроде того.
- Ну что же, как говориться, в тылу такие люди нужнее. Парень ты справный, грамотный, чай быстро освоисси в мирной жизни то. Ты, я слышал, в госпитале был?
- Да, было дело.
- И, что же это, в бою поди зацепило?
- Да не, порезался, когда консервную банку открывал.- А медичка наша, Настя, молодая еще, до ужаса крови боится. – Ну, с перепугу забинтовала меня с ног до головы и в госпиталь…
- Ох, и брехать ты здоровый, Ванька. – Вот сколько тебя помню, а ты все такой же, - с оттенком обиды в голосе проговорил дядь Захар. -Вот и отец твой, Колька, такой же.. фантазер..!
- Ладно не обижайся, потом как-нибудь расскажу.
- Ну, добро, добро! Девку тебе надо, жениться пора. Чай не молодой уже.
- Ну, так теперь у меня будет время этим заняться.
- Гляди, а-то засидисся в бобылях-то как брат мой двоюродный Гришка – как с войны пришел, так тоже все приноравливался, да так и помер холостяком. А девки то какие за им увивалися … Правда он помолвлен был с Оксанкой то. Ох, и красавица была, и нраву доброго – Царствие ей небесное. Не дождалася – погибла при бомбежке… И как раз на сносях была, вот-вот должна родить.. Вот ведь как.. – дед, Захар глубоко вздохнул. Ты помнишь Григория то?
- Да, дядь Захар! – Как не помнить, ведь он мне жизнь спас – из воды вытащил, когда судорогой ноги свело. Добрый человек был.
- Молодец, что не забываешь! – Так его рядом с Оксанкой то и похоронили… Вот ведь оно как бывает - до самой смерти не смог её забыть..
- Да, раньше умели любить…, раньше все было по настоящему не то, что сейчас молодежь..
- Ну, ладно стадо уже далеко , пойду догонять.
- Давай, заходи как-нибудь в гости, покалякаем, у меня первочек дома знатный.
- Ну, добро, добро! – Матери с отцом привет передай!
- Хорошо, дядь Захар, обязательно передам.
Во время разговора, я выудил еще несколько крупных карасей и одного подлещика. Солнце уже поднялось над горизонтом и клев стал заметно ухудшаться. Я решил докормить червяка на крючке и собираться домой, как вдруг трава под ногами зашевелилась и послышалось характерное шипение. Прямо из под ног, чуть в стороне, появилась приплюснутая, треугольной формы голова гадюки. Я застыл от неожиданности, боясь спровоцировать атаку – в это время года змеи особенно агрессивны. Хоть я и знал, что укус этой рептилии очень редко приводит к летальному исходу, но испытывать на себе подобную статистику мне не хотелось. Эта сцена длилась, наверное, не больше секунды, но в таких ситуациях время как будто замедляется, и мне показалось, мы смотрели глаза в глаза целую вечность. Я успел до мельчайших подробностей рассмотреть голову змеи, её гипнотический взгляд холодным блеском черных неподвижных глаз, казалось, проникал в самую глубину. И еще: мне, на какое то мгновение, показалось, что её взгляд был не таким уж бессмысленным, я уловил в нем нечто притягательное и понятное мне, то, что присуще всем живым существам на Земле, и, именно это нечто, и объединяет все живое в единое целое, делает возможным взаимное понимание на каком-то внутреннем, интуитивном уровне, понимание самого главного на этой планете – права на жизнь. Змея, видимо поняв, что я не представляю для неё опасности, резко повернулась в сторону водоема и быстро исчезла под водой. Я подумал, - почему эти существа вызывают у большинства чувство страха и отвращения. Ведь они такие же Божьи твари как и все остальные…
Встряхнув головой, я отогнал философские мысли, заполонившие моё сознание, параллельно отмечая, что такие мысли стали возникать у меня довольно часто в последнее время. Возможно, дает о себе знать жизненный опыт – старею. А может быть, это неизбежно происходит с людьми, встречавшими на своем пути смерть.
Подул легкий ветерок, поплавок неподвижно колыхался на волнах. Клев прекратился совсем, видимо, гадюка спугнула рыбу. Я вытащил удочку, на крючке болтался нетронутый червяк, вымокший до такой степени, что сквозь него виден был крючок. -Да, пора сматываться. Я вытащил садок из воды, оценивающе взглянул на него, в нем барахталось с десяток жирных карасей, подлещик и несколько мелких плотвичек для кота Матвея. Ничего, на жареху хватит. Я был счастлив как ребенок – это была первая рыбалка за последние несколько лет.
- Вот и рыбак вернулся. – сказала мама, как когда-то в детстве. И так хорошо стало на душе от этих слов. Я думаю, каждому знакомо это чувство, когда ты снова, пусть и не на долго, пусть на короткое мгновение оказываешься в детстве и чувствуешь себя ребенком. От этого что-то просветляется в душе, и ты становишься моложе. Да, за последнее время я стал многое понимать, по-другому смотреть на многие вещи, которые раньше казались чем-то привычным. Я стал замечать то, на что раньше просто не обращал внимания, стал тоньше чувствовать этот мир, то что происходит вокруг меня и внутри.
- Ты так рано ушел, я даже не успела приготовить завтрак, - сказала мама.
-Ничего мам, я перекусил немного. За то сейчас я так проголодался, что готов съесть быка.
-Давно не видела тебя таким счастливым. Сейчас разогрею, покушаешь.
-Давай подождем отца и вместе пообедаем, а я пока рыбу почищу.
-Ну, хорошо. Да совсем забыла, тебе Леша звонил, что-то на счет работы говорил, просил, чтобы ты ему перезвонил.
-Хорошо, мам.
-А что за работа?
-Сварщиком.
-Ой, сынок, у тебя же высшее образование и звание офицерское есть, нашел бы работу получше или в милицию пошел бы работать. Петька вон Болотников из армии пошел в милицию, сейчас участковым поставили, неплохо живет, женился, дом такой отгрохал.
-Да, ладно мам, прорвемся – ответил я с иронией. –Я, честно говоря, подустал от казенной жизни. Ничего поработаю простым работягой, начну, так сказать, с самого начала. Да и платят там говорят неплохо. Поработаю пока документы не оформят, а там видно будет.
-А то отдохнул бы еще немного. Ведь и недели дома не побыл.
-Хочется поработать, мам. Развеяться, отойти от армейской жизни.
-Ну, и правильно, сынок, поезжай в город, может быть, там и невесту себе найдешь.
В комнате зазвонил телефон. Я снял трубку:
-Алё! Здорова, братское сердце!
-Привет, Ванек!
-Ну, как там дела на фронте жилищно-коммунального строительства? – с некоторым пафосом, поинтересовался я.
-Ты этот свой командирский тон брось, отставной кэп! – с напускной серьезностью, как это он всегда делал, - произнес Леха.
-Ты мне поговори еще, салабон! Приеду, будете строиться у меня на подоконниках. – ответил я ему в тон, вспомнив расхожую фразу из армейского фольклора.
-Вчера говорил с начальством, нам как раз нужен сварщик позарез, ювелирная работа.
-Это что еще за ювелирная работа, если по газопроводу, то ты знаешь - у меня нет допуска к таким делам.
-Да, нет – нужно будет сворить несколько десятков рамок с сеткой, для забора. Ты варить то еще не разучился?
-Еще помню, с какой стороны электрод втыкать.
-Ну, все, тогда приезжай!
-Когда?
-Да, хоть завтра!
-Ок! Ладушки! –привет Ленке и детям!
Пришел отец. Он хоть и на пенсии, но по-прежнему наведывался в контору лесничества, где проработал все последние годы. Отец всю жизнь работал водителем. Мы жили в городе, вернее сказать, провинциальном городке, который был построен в шестидесятых годах прошлого столетия на месте нефтяных месторождений. Жили в нем, в основном, нефтяники, т.к. единственным большим предприятием был нефтеперерабатывающий завод. Собственно, для его обслуживания и был построен этот город. Но помимо работников нефтяной отрасли в нем проживали также люди - представители других всевозможных профессий: работки коммунального хозяйства, торговли, строители, врачи, учителя и многие другие. Этот городок был районным центром, поэтому в нем были сосредоточены органы управления, ведающие хозяйственной деятельностью, социальной сферой и органы власти. Помимо нефтепромысла, в районе также было развито сельскохозяйственное производство – в основном, зерноводство и овцеводство. Отец работал водителем на витеренарной станции. Но когда мы переехали жить к бабушке в станицу, то он предпочел работе водителя работу лесничего, т.к. с детства очень любил животных и тяготел к природе. О таких как он говорят, - ему знаком язык животных. Мне это тоже передалось, я был воспитан в атмосфере любви к животным. У нас в доме всегда жили какие-нибудь дикие обитатели флоры. Отец по долгу службы постоянно ездил по степям, обслуживая животноводческие хозяйства. И часто привозил домой какую-нибудь зверушку, обычно это были подранки – жертвы неудачной охоты человека или хищника. Основная забота о них ложилась на плечи мамы, поэтому она не поощряла такие гостинцы, но постепенно так привязывалась к питомцу, что начинала переживать о них как о детях. И доходило до слез, когда с ними приходилось расставаться, выпуская на волю.
Однажды он привез журавленка, у которого на шее бала кровоточащая рана от укуса, скорее всего лисицы. Папа нашел его неподалеку от проселочной дороги во время одной из своих поездок. Ему сразу же дали имя – Шурик. Мама каждый день обрабатывала ему рану и кормила, что называется из ложечки. Со временем рана зажила, он окреп и превратился в настоящего красавца. У нас в доме он был всеобщим любимцем, а для меня стал настоящим другом. Мы вместе проводили почти все время. Мы вместе гуляли, я любил с ним играть, набрав полное ведро воды, я опускал на дно руку, шевеля пальцами, и он нырял в него головой, пытаясь схватить палец своим длинным клювом. Несмотря на то, что он вырос среди людей, в нем сохранялись охотничьи инстинкты, и мой палец под водой был для него мелкой рыбешкой.
За ним было интересно наблюдать, когда он, расхаживая по огороду важной походкой, собирал разных паучков, червячков. По утрам у нас на огороде стала пропадать клубника, причем вечером она была, но на следующий день, когда мама приходила с работы и хотела её собрать для варенья, то её не оказывалось там. Сначала мама думала, что это мои проделки, и что я боюсь ей признаться. Но потом все выяснилось: оказывается, наш Шурик был сладкоежкой, он с утра пораньше перемахивал через ограду и лакомился сладкой клубникой. Затем он добрался и до черной смородины, тоже видимо случайно открыв для себя её вкус. Он не умел летать. В естественных условиях обитания птенцов этому учат родители, и, т.к. родителей ему заменили люди, мы с отцом учили его. Для того, чтобы взлететь журавлю необходимо разогнаться до определенной скорости. Тренировка полетов происходила так: отец бежал по улице, имитируя взмахи крыльев, журавленок бежал сзади, постепенно набирая скорость и повторяя движения. После нескольких попыток он поднялся в воздух, сначала невысоко, но постепенно все дальше отрываясь от земли. Для взрослых это выглядело чудачеством, а для нас – детворы – это было настоящим праздником. Я до сих пор помню это ликование, когда он впервые воспарил над землей, расправив свои широкие, красивые крылья. В этом событии было что-то величественное и торжественное, было ощущение радости и гордости оттого, что это существо, преодолев собственный страх, поднялось в воздух вопреки мнению, выражаемому в виде саркастических насмешек, скептически настроенных соседей. Да, это была настоящая победа, которую я впервые так отчетливо ощутил в своей жизни. Теперь он летал каждый день, поднимался высоко и кружил недалеко от дома. Однажды утром он улетел и не возвращался до самого вечера. Все были обеспокоены этим, больше всех переживали мы с мамой. Когда с работы вернулся отец, мы отправились на его поиски. Мы жили на окраине пригородного поселка, и сразу за оросительным каналом, проходившим по самому краю дворов, начинались заросли кустарника, называемого у нас – гребеньчук , это что-то напоминающее саксаул. Мы стали прочесывать эти заросли, но безрезультатно, и уже возвращались домой, когда услышали шорох. Пройдя на звук, мы увидели нашего Шурика, он запутался в зарослях высокой травы и не мог выбраться, тщетно хлопая крыльями. Но если бы даже он и освободился, то все равно не смог бы взлететь, т.к. для разгона не было места. Мы вынесли его на тропинку, по которой он взлетел. И, пока мы добрались до дома, он уже встречал нас у калитки, склонив голову набок и мурлыча что-то на своем языке – сюррр, сюррр. Потом он улетел и его не было дней десять. Мы думали, что он уже не вернется, строили всевозможные догадки: может быть нашел себе пару в стае, может быть заблудился, а может стал жертвой хищника или дурного человека – ведь он не боялся людей и не мог видеть в них опасности. Но однажды утром он вернулся. Какой же это было радостью для нас, как будто вернулся родной человек. Его перья были всклокочены, видимо, он все таки был в стае, которая его не приняла. Через несколько дней он снова улетел и больше не возвращался. Была уже осень и косяки журавлей уже потянулись на юг. Наверное, и он улетел с ними, очень хочется на это надеяться. И, возможно, это его возвращение было всего лишь прощальным визитом.
-Ну, где рыба, рыбак? – с ироничной улыбкой спросил отец.
-Плавает!
-А что это пахнет жареной рыбой?
-Ну, так она ж в масле, на сковородке плавает!
-Так значит, я вовремя! – с улыбкой констатировал отец.
-Да, чуть не забыл, старого Захара видел, привет вам передавал, - вспомнил я просьбу деда Захара.
-Спасибо, сынок – ответила мама, колдуя над сковородкой. – Хороший он мужик, жалко его, совсем один остался старый. Сильно изменился, как жену свою, Клавдию, схоронил – сдал совсем. Хотя и возраст у него – уже под девяносто. Сына то его последнего, Илью, убили в Москве. - Ты слыхал?
-Да, слышал, говорят связался с какими-то отморозками.
-Он смолоду шубутным был, крученым. Хотя и добрая у него душа была. Царство ему небесное. – Да, жалко старика Захара, вот ведь судьба-то какая у человека. – И внуки совсем не вспоминают старика, - мама тяжело вздохнула.
-А старшая его внучка, Аленка – дочка Павла, где?
-Она за границей работает, в Норвегии что ли, семья у неё там – муж, дети. Как-то письмо присылала, пишет, что все у неё хорошо. – Ну, давайте за стол, все уже готово!
Мы сели обедать. Я проголодался с утра: ни что так не нагоняет аппетит как рыбалка – вот, где азарт, адреналин, когда наблюдаешь за поплавком, то забываешь обо всем, что тебя тревожило.
Я с удовольствием навернул пару тарелок свежего борщечка с молодым чесночком. И еще раз убедился, что лучше маминого борща нет больше нигде.
-Спасибо, мамуль! Никто не готовит борщ лучше тебя!
-Вот женишься, жена будет готовить!
-Я буду выбирать невесту по борщу, как только найдется такая, которая сварит так же вкусно, так сразу женюсь!
-Ладно уж, балабол!
После обеда мы с отцом занялись крышей на сарае, на которую ветром свалило старую яблоню, и сломало несколько листов шифера. Вечером зашел дед Захар.
-Ну, много наловил? – поинтересовался дед Захар.
-На жарёху в самый раз!
Мы сели на кухне, мама накрыла на стол. Выпили по стопочке и , как водится, начали мужской разговор о суровых армейских буднях. Дед Захар начал рассказ о войне, об этом полном испытаний нелегком солдатском пути, который он прошел от Ростова до Берлина. Я всегда любил слушать его рассказы, наверное, оттого, что он говорил об этом без лишнего пафоса, не только о боях, но и о людях, о характерах, подробно описывая неприхотливый военный быт. Слушая его, до сознания доходило, что война это не только оружие, стрельба, кровь и смерть, но это еще и жизнь – жизнь, в которой хватало место для всего остального: любви и ненависти, преданности и предательства, стойкости и малодушия. Одним словом, война – это тот же мир, только как будто очень сильно сжатый, в котором все человеческие отношения обострены до предела, в котором человеческие характеры каждодневно подвергаются жестокому испытанию, проверке, отметающей все случайное, лишнее и обнажающее истинную сущность человеческой натуры. Как это ни парадоксально, но даже в таких условиях люди не только не превращаются в скотов, а наоборот - трудности делают их сильнее, добрее и внимательнее друг к другу, обостряя все чувства. И происходит это от того, что на войне приходится не только убивать врага, но и терять друзей, товарищей, где каждый понимает, ощущает, что его собственная жизнь может оборваться в любой момент.
После, отец рассказал о своей срочной службе в ракетных войсках, которая началась в средней полосе России и закончилась на Байконуре. Хоть я уже много раз слышал эти рассказы, но в этот вечер от чего-то особенно было приятно слушать их вновь. Это, наверное, оттого, что я словно опять вернулся в детство. Странно, когда мы действительно являемся детьми, нас этот факт раздражает, но чем взрослее становимся, тем все сильнее хочется туда вернуться хоть не на долго.
Дошла очередь и до меня рассказать о своей службе. Было уже поздно, но спать не хотелось. Хоть я и не очень то люблю рассказывать, но мне пришлось удовлетворить интерес деда Захара и отца, тем более отказаться было просто неудобно – могли это не правильно понять, принять за жеманство. Я вспомнил последние события, после которых я и попал в госпиталь.
Глава 2.
Машина резко затормозила и её подкинуло вверх – молодой неопытный водитель, видимо впервые ехавший по этой трассе, не заметил лежачий полицейский ( правда, мне по душе наш русский вариант названия этого приспособления – надолб) и машина на всем ходу воткнулась в него, высоко подпрыгнув. Я проснулся. Мы въезжали во Владикавказ. Маршрутка остановилась около тротуара, напротив автовокзала. На улице было ветрено и сыпал крупный снег, температура была не многим выше нуля. Но мне казалось, учитывая мой легкий прикид, что вообще был минус. Я повесил легкую дорожную сумку на плечо, спрятав руки в карманы, т.к. они реально мерзли на пронизывающем ветру как зимой, и направился к вокзалу. В подземном переходе, который вел на другую сторону улицы, где находился вокзал, был устроен небольшой базарчик. Было много народу: некоторые интересовались товаром, шумно торгуясь, другие просто спасались от холодного ветра. Не успел я подойти к автобусной площадке с табличкой «Цхинвал», как тут же рядом возникла толпа представителей одной из самых древних профессий – таксистов, которые с сильным акцентом стали предлагать свои услуги. Делали они это со всей кавказской горячностью, перебивая друг друга. Несмотря на то, что языка я их не понимал, но, судя по оживленной жестикуляции, было понятно, что они готовы порвать друг драга. Казалось, если бы у них была такая возможность, они и меня разобрали бы на запчасти и доставили каждую из них в отдельности, но за отдельную же плату. Поэтому, чтобы никого из них не обидеть, я решил ехать на автобусе, который как раз заворачивал на посадочную площадку. Я сразу занял место и попытался согреться, но, из-за открытых дверей, температура в салоне была почти такой же как и на улице. Я промерз до костей, в желудке заурчало – давало о себе знать чувство голода. До отправки оставалось больше получаса и я решил пополнить запас жиров, белков и углеводов, необходимых организму для поддержания температуры. Неподалеку я нашел чебуречную, взял два горячих чебурека и стакан горячего чаю. Несмотря на дрожь во сем теле – от пяток до макушки, я с огромным удовольствием поглощал чебуреки, чувствуя как в желудке начинает разливаться приятное тепло. Народ занял свои места и автобус тронулся. В салоне стало тепло, я согрелся, перестав отстукивать зубами марш Мендельсона. Не успев выехать из города, я опять провалился в глубокий сон.
-1-
Осенний дождливый вечер, палаточный городок – база временной дислокации мотострелкового полка объединенной группировки войск на северном Кавказе. Штаб полка располагался в большой длинной палатке.
-Здравия желаю, товарищ полковник! – Старший лейтенант Звонарев с группой в составе десяти человек, временно вверенной вашему командованию, прибыл для дальнейшего прохождения службы.
-Ну, ты прямо как на параде, старлей, -прозвучал в ответ грудной баритон. Полковник разрядил атмосферу, переводя разговор в русло дружеской беседы. –Проходи, садись!
Палатка была перегорожена брезентовой перегородкой, меньшая её часть с южной стороны, в которой я находился, представляла собой кабинет командира. Командир полка – полковник Булычев – на вид был мужчиной лет пятидесяти, высокого роста - где-то около метр девяносто, плотного телосложения, со спортивного вида фигурой. На голове были коротко постриженные густые, черные волосы, ближе к вискам переходившие в белый цвет. При не слишком ярком полевом освещении, его продолговатое, с высокими скулами восточного типа лицо выглядело моложавым. Высокий морщинистый лоб, говорил о том, что это человек незаурядного ума. Большие, проницательные, серо-зеленого цвета глаза смотрели внимательно, но не вызывающе – взгляд был открытым, живым и доброжелательным, и в тоже время в нем чувствовалась сильная волевая натура. В целом, он производил приятное впечатление выдержанного, интеллигентного человека, обладающего большим жизненным опытом. Это именно о таких как он говорят: - «слуга царю, отец солдатам». Потому что такие люди, как правило, обладают не только лидерскими качествами руководителя, но и педагогическим талантом.
Полевой интерьер выглядел более, чем скромно. По средине почти квадратного пространства, обтянутого брезентом, стоял прямоугольной формы стол, по обе стороны от него стояли скамейки и четыре табурета – по два с каждой стороны. На столе стоял коричневого цвета полевой телефон, лежали какие-то бумаги, по правую руку от командира лежала свернутая карта, по левую – стояла настольная лампа, под которой находилась пепельница с еще дымящимся окурком. Струйки дыма, поднимаясь вверх в лучах настольной лампы, образовывали причудливые силуэты. Дальше, за спиной полковника, стоял шкаф, заполненный аккуратно сложенными папками. В дальнем левом углу стоял металлический сейф, около полутора метров в высоту. В левом – располагалась кровать, отгороженная с двух сторон брезентовым занавесом. За шкафом, на против кровати, судя по выглядывавшему из-за шкафа углу серой тумбочки и краешку оцинкованного таза, находился умывальник. В углу, слева от входа, стояла буржуйка, возле которой лежали, сложенные штабелями дрова. В противоположном углу стоял топчан, скорее всего, предназначенный для ординарца или дневального, выполняющего его обязанности, а заодно и обязанности истопника и посыльного.
Я подошел к столу. Командир встал, что бы пожать мне руку – по правилам субординации он не обязан был этого делать, поэтому для меня это было проявлением уважения с его стороны. О людях можно судить по их поведению, по их жестам, едва уловимым движениям мышц лица, интонациям и я был рад, что первое впечатление меня не обмануло – Булычев был требовательным командиром, любившим дисциплину и строго наказывавшим за её нарушения, но к людям относился с уважением не за их звания, а за их поступки, и не позволял себе пренебрежительного, высокомерного тона с подчиненными, как это часто бывает с людьми в его звании и должности. Мне всегда везло на хороших педагогов и командиров, и в школе, и в техникуме, и в универе, и в армии.
- Я ждал вас еще позавчера, - начал разговор полковник. – Почему задержались?
- Это не наша вина, товарищ полковник. В штабе округа мурыжили с документами, Вы же знаете какой у них там бардак.
- Да на счет этого ты прав. Битвы проигрываются не на поле боя, а в этих пыльных канцеляриях из-за того, что эти бойцы бумажного фронта мух ловят вместо того, что бы работать – черт бы их побрал! Где твои бойцы?
- В курилке, под навесом. Ладно, разговаривать с ними я буду завтра, а сейчас их надо разместить, пусть отдохнут. – Фархутдинов! - крикнул полковник командирским басом, так, что звуковая волна прокатилась по брезенту и вырвалась наружу сквозь приоткрытый полог дверного проема.
Да, - отметил я про себя – командирский голос большая сила. Такой мертвого поднимет за собой в атаку, воодушевляя на подвиг и заглушая в душах солдат сомнения и страх.
Через несколько секунд, в палатку влетел высокий, худощавого телосложения сержант, на ходу цепляясь головой за отворот полога. Кепка с его головы слетела на пол. Поднимая кепку, сержант уронил с плеча автомат (часть была в состоянии полной боевой готовности, и поэтому оружие находилось при личном составе), который с металлическим бряцанием ударился о дощатый пол. Поднимая автомат, боец случайно зацепил большим пальцем левой руки флажок фиксатора магазина, от чего тот отсоединился и, от удара о пол, из него выскочили несколько патронов и раскатились по полу. Быстро приведя оружие в порядок, и подбежав к столу, сержант, судя по всему срочник, с растерянным видом стал по стойке смирно.
Мы с полковником молча наблюдали за происходящим. Неожиданная сцена вызвала паузу. Командир смотрел на бойца широко открытыми глазами, с удивлением и некоторой растерянностью во взгляде, очевидно, сразу не найдя как отреагировать, т.к. эта комичная ситуация никак не вписывалась в тон окружающей обстановки и сбила привычный ход мысли полковника. Я ожидал развязки этой ситуации и затянувшейся паузы, как мне показалось, с не меньшим интересом и напряжением, чем виновник этого происшествия.
- Что с тобой Эльдар? - На ужин давали суп из мухоморов? – произнес полковник твердым голосом, обращаясь к солдату по имени и едва скрывая улыбку.
- Виноват, тащ полковник! – ответил сержант, еще больше выпрямляя спину, так, что захрустели шейные позвонки.
- Разыщи мне зампотыла, майора Присяжнюка!
- Есть! – ответил боец, звонким высоким голосом, продолжая стоять по стойке смирно, вращая глазами – видимо, обрабатывая таким образом информацию.
Полковник повернул голову в мою сторону, собираясь что-то сказать, затем, вновь перевел взгляд на солдата, продолжавшего стоять как вкопанный.
- Фархутдинов, тебе что-нибудь неясно? - обратился Булычев к солдату, громогласным басом, теряя терпение.
- Никак нет!
- Ну, так исполнять! Бегом! Одна нога там, другая здесь! – И живо давай!
- Есть! – и боец, резко сделав поворот на сто восемьдесят градусов - так, что автомат снова едва не соскочил с его плеча, выскочил на улицу.
- Хороший солдат, исполнительный, только информацию обрабатывает слишком долго, - сказал командир вслед исчезающему солдату. – Настоящий татарин.
Полковник посмотрел на меня, заметив в моих глазах недоумение, и, предвосхищая мой вопрос, сказал:
- Да, если бы я увидел сейчас впервые этого бойца, то тоже подумал бы, что он пьян или накурился.
Меня еще раз удивила проницательность этого человека, сумевшего прочесть мои мысли.
- Видишь, с кем приходится иметь дело, - продолжил полковник. - Срочник, один из весеннего призыва. Вот она наша обороноспособность, полюбуйся! И таких божьих одуванчиков у меня чуть ли не половина полка – пацаны, дети еще совсем, не то, что от выстрела – от громкого голоса готовы в обморок упасть. Как их в бой отправлять, какой от них толк – пушечное мясо. Да ладно бы хоть здоровых брали, а то сам видишь – доходяги. Сидят там в военкоматах, зажрались, сволочи. Те, жлобы здоровые, чьи родители при портфелях, да при бабках, на гражданке беспредельничают, водку жрут и девок насилуют. А тут все ж нормальные, порядочные пацаны из рабочих и крестьян, которые в жизни муху не обидели, жизни свои кладут за Родину, что бы всякая сволочь измывалась над их матерьми, сестрами, женами и дочерьми, жирея от безделья за их спинами и за счет их жизней. Они хоть хилые и сопливые тут, да стоять насмерть будут, не подведут. Вот только, что с Россией будет, если мы всех таких положим тут? Ведь те ж – упитанные, да холеные сынули вообще ни хрена не могут, кроме как пакостить. Ни строить, ни сеять, ни пахать, ни жить, ни умереть по-человечески не могут. Я уже не говорю о том, как в глаза родителям смотреть, когда в цинковых ящиках приходится отправлять их сыновей домой. У самого трое растут, один в армии служит, в Новочеркасске, к зиме должен демобилизоваться, - полковник закурил папиросу, глубоко затягиваясь.
- Куришь? – спросил полковник.
- Курю.
- Угощайся! – Булычев протянул серебряный портсигар с надписью, видимо именной, в котором было несколько папирос «Беломорканал». – Бери, бери! Табак хороший, мне эти папиросы сестра присылает, у неё муж на фабрике работает, так для меня специально несколько пачек делают, табак натуральный, ароматный - капитанский! Люблю я этот сорт. Сестра все шутит - «ты давно уже полковник, а табак до сих пор капитанский куришь». Не люблю я этих сигарет, ароматизированных, соусированных – в них химии больше, чем табака.
Я хоть и давно уже отвык от папирос, но отказаться от угощения было не вежливо. Я взял портсигар, достал папиросу и, закрыв крышку, стал читать красиво выгравированную надпись. На мое удивление, надпись не имела ничего общего со служебной деятельностью полковника и носила сугубо личный характер, она гласила: «милый Серёженька, помни обо мне и моей любви. Твоя Наташа». Вверху было нарисовано сердце, в середине которого распустившийся цветок лотоса – символ чистоты и веры. Полковник, поняв, что я рассчитывал увидеть там нечто другое – например, «за боевые заслуги», пояснил:
- Подарок моей первой жены, Натальи. Она его подарила мне на выпускной в военном училище. После распределения, я попал в Грозный. Вскоре мы поженились.У нас была замечательная семья, Наташа – красивая, умная женщина, правда с характером. Родила двух дочерей, старшей – Юле - было три годика, младшей – Рите – второй пошёл. Нам все завидовали. Но мы с ней расстались, очень глупо расстались. Я сам во всем виноват. Я, по долгу службы, часто бывал в командировках. Вот возвращаюсь как-то, а мне тут говорят, что, мол, твоя Наташка, пока ты прохлаждался в Свердловске, с капитаном Никифоровым - замполитом нашим - встречается. Ну, я домой, и точно – застал их дома. Мне до того больно стало, как будто громом оглушило. Я ушел сразу же, ни слова не сказав. На следующий день написал раппорт о переводе в другую часть, в, тогда еще, Краснознаменный дальневосточный военный округ. Уже в то время туда народ было калачом не заманить, поэтому мой раппорт сразу же удовлетворили, и через три недели я уже тащил службу в КДВО. Перед отъездом, друга попросил вещи забрать, а сам к ней с детьми так и не зашел. Потом, когда я пришел в себя, выяснилось, что между ними ничего не было. Я понял, какую ужасную ошибку совершил. Я попытался вернуть её, но было поздно – она так и не простила мне моего малодушия. Да, и я, признаюсь тебе, до сих пор этого простить себе не могу. Но ничего не вернешь. Я писал ей, у меня уже была другая семья, я просил её позволить мне видеться с дочерьми, но она не в какую – сказала, что я для них умер. Правда, я все таки видел их один раз, заходил к ним домой. Им было уже - одной девять, другой двенадцать лет. Но она так и не сказала им кто я, и я не решился признаться – боялся еще раз причинить ей боль, она ведь одна их воспитала. - Полковник посмотрел на портсигар, взгляд его светился, на мгновение показалось даже, что он помолодел, было видно, что он её всё еще любит, и эти воспоминания всколыхнули в его сердце это по-прежнему сильное и красивое чувство.
Я докурил папиросу, табак действительно был отменный – крепкий и ароматный. Странно, я знаком с этим человеком всего лишь несколько минут, а ощущение такое, будто я знаю его всю жизнь. Это оттого, что его рассказ нашел отклик в моей душе. Я задумался: - живешь, тебя окружают какие-то люди, ты с ними общаешься, о чем-то говоришь, шутишь, делишь с ними кусок хлеба, но при этом это общение является всего лишь взаимодействием сторон, объединенных какой-то целью, не дающее тебе ровным счетом ничего, кроме внутреннего опустошения. И вот, вдруг, на твоем пути встречается человек, который вливает в тебя столько энергии, объем которой сопоставим с длительным промежутком твоей жизни. Общение с таким человеком оставляет у тебя внутри яркий, светлый след, который может освещать тебе путь длительное время – это как глоток свежего воздуха, заряд веры. Я подумал о Наташе, бывшей жене полковника Булычева: - а ведь она тоже до сих пор любит его, потому что чувство любви такой силы, которое в нем еще живо, не может не вызывать ответного чувства, для которого не существует ни расстояний, ни времени, и его просто невозможно забыть. Вот так и живут две половины, вдалеке друг от друга, пылая в сердце огнем любви друг к другу, и пытаясь погасить это пламя песком забвения, залить водой случайных встреч, и иными средствами пожаротушения, совершенно бесполезными в таких случаях. Почему так происходит с людьми? Может быть, кому больше дано - с тех больше и спрос?..
- Так, что, Ваня, в отношениях с женщинами требуется не меньше, а порой даже больше мужества, чем в бою, - прервал мои мысли полковник. - Стоит один раз проявить трусость, малодушие, и все… - Мотай на ус, не повторяй чужих ошибок, - в тон моим мыслям, как будто продолжая их, сказал полковник. – Сколько тебе лет?
- Тридцать шесть исполнилось летом.
- Уже не мальчишка. Пора зрелой молодости - когда человек еще молод, но уже имеет за плечами богатый жизненный опыт. - Для человека, особенно для мужчины, это самая счастливая пора, – высказал свое мнение полковник. – А что до сих пор - старлей? – Твои ровесники уже давно в майорах, подполковниках ходят. – На разгильдяя ты вроде не похож, да и если бы так было, то такую работу тебе вряд ли бы доверили, – продемонстрировал свои аналитические способности Булычев.
- Да, я ведь не сразу в армию пошел, вернее с большим перерывом. - И о военной карьере не мечтал. - Я в армию со второго курса университета пошел. - Срочку служил на Дальнем Востоке, в КДВО. Я улыбнулся, вспомнив солдатскую расшифровку этой аббревиатуры: – «Куда, дурак!? Вернись обратно!».
-2-
Я стал рассказывать о том, как попал в этот сказочный край вулканов, гейзеров, болот, москитов и огромного размера комаров, воспетый поэтами и прозаиками:
– Прилетели в Хабаровск, на «Ил 62», прямым рейсом из Минеральных Вод, как сейчас помню: прилетели утром, часов в 8, мы все в легкой одежде, лето ведь – у нас жара стояла невыносимая, а тут ветер, холод собачий. – Потом на пересыльный пункт, в Князь Волконку …
- Знакомые места, я там как раз службу начинал, когда перевелся на Дальний Восток, - перебил полковник. – Так мы, выходит, земляки с тобой!?
- Выходит, что так.
- Ну, а потом куда тебя судьба забросила?
- С пересылки я, с двумя земляками, попал в Уссурийск. – После карантина, нас прямо ночью отвезли в закрытую часть, километрах в пятидесяти от Уссурийска, в глухой тайге. Утром нас застроили и поздравили с тем, что нам выпала огромная честь попасть в спецшколу ведомства ГРУ. – Там я провел несколько месяцев…
- Серега, зач… , - в палатку вошел офицер в камуфлированной форме и с порога хотел обратиться к командиру, но, увидев незнакомого человека в военной форме, доложился по уставу:
- Майор Присяжнюк по вашему приказанию явился! – отрапортовал майор.
Булычев посмотрел на майора, как будто увидел впервые этого человека - моргая глазами и взявшись большим и указательным пальцем за мочку уха, будто обжегся обо что-то. Его нижняя челюсть при этом опустилась вниз и, после некоторой паузы, он произнес:
- Хай, Гитлер!
Его слова несколько смутили майора, который стоял в некоторой растерянности, но потом, поняв саркастический выпад полковника на свой явно неуместный в данной ситуации тон, улыбнулся.
- Вот, познакомься, Петрович, - и полковник жестом указал на меня. – Старший лейтенант Звонарев – командир спецгруппы.
- Здравия желаю, товарищ майор! - я встал и протянул руку.
- Семен, - протягивая руку навстречу, представился майор.
Майор был мужчиной ниже среднего роста, сутуловатый, с округлым и плоским лицом, на котором выделялись густые брови и полные губы, его нижняя челюсть слегка выдавалась вперед. Кого-то он мне напоминает, - подумал я.
- Иван, - представился я.
- Петрович, надо разместить его бойцов и поставить на довольствие, - обратился полковник к майору.
- Да, Сергей Анатольевич, у нас уже все для них готово, еще вчера палатку отдельную поставили, - ответил майор.
- Вот, и ладненько, - сказал Булычев.
- У тебя бумажки с собой, продаттестаты и прочее? - спросил у меня Присяжнюк.
Я полез в сумку за планшеткой, в которой лежали документы. Тут, вдруг, замолчал двигатель передвижной электростанции и через мгновение погас свет. Я так и не успел вытащить документы.
- Фархутдинов! – крикнул полковник.
Прошло с пол минуты, никто не появлялся.
- Фар-хут-динов!!! – крикнул командир во всю мощь своих легких, так, что раскат звуковой волны, отразившись от палатки, резанул по ушам.
Рядом с палаткой, возле входа, что-то загремело – раздался сначала глухой деревянный звук, затем - знакомое бряцание металла. В палатку влетел Фархутдинов, на этот раз, придерживая кепку рукой
- Я, тащ полковник! – выкрикнул сержант, вытягиваясь по стойке смирно.
- Спишь на посту, сукин сын!?
- Никак н…
- Да, ладно! – прервал привычную фразу полковник, махнув рукой. - Давай-ка, дружок, найди мне срочно летучую мышь. – Только, мухой давай!
- Есть! – и солдат побежал исполнять приказание.
- Свою только сегодня отдал на заправку, - сказал полковник, прикуривая папиросу. – И чем там эти дизелисты занимаются? – Не могут технику в порядок привести. – Каждый день такая петрушка.
- Сейчас я пришлю прапорщика Чибирева, он покажет палатку, - сказал майор, обращаясь ко мне. – Ему же передашь документы. – Я пойду, Серега, - обратился Петрович к полковнику. – У меня дел по горло, через неделю проверка.
- Хорошо, иди, Семен, мы тут разберемся.
Майор вышел. В палатке по-прежнему было темно, хотя глаза уже могли различать некоторые предметы. Полковник, по видимому, поняв, что Фархутдинов вернется не скоро, зажег зажигалку, открыл нижнюю дверцу шкафа и, бормоча что-то себе под нос, достал оттуда огарок свечи. Поджег фитиль и, накапав немного воска в пепельницу, воткнул свечу. Мерцающий свет от пламени свечи внес особый колорит в обстановку: вот так, когда-то, на фронте сидели наши деды в блиндаже, обдумывая план действий на следующий день, - подумал я.
Полковник протянул портсигар, предлагая папиросу.
- Я слышал об этом подразделении, - сказал полковник, возвращаясь к прерванному разговору. – Решение о его создании на Дальнем Востоке было принято во время обострения отношений с Китаем. – В то время им руководил полковник Шестопал.
- Да, я слышал о нем. – Говорят это его детище, но, когда я там служил, его уже там не было – его перевели в Москву.
- Это было единственным подразделением такого уровня, в котором подготовку проходили солдаты, призванные на срочную службу.
- Я провел там шесть месяцев. – Подготовка была по полной программе: разведывательная, диверсионно-подрывная деятельность, изучение иностранных языков, истории, культуры, этнических особенностей поведения, вербовка агентуры. – Учили даже правилам этикета, этот предмет нам преподавала Заруцкая Антонина Яновна – приятная, интеллигентная женщина средних лет. – Никогда не забуду её уроков.
Затарахтел двигатель пэски, в палатке загорелся свет. Полковник пальцами погасил свечу.
- Потом, после распада Союза, в девяносто втором, подразделение расформировали, нас всех раскидали по всему округу, - продолжал я. – Я с Владимиром Зиминым попал в мотострелковый полк на китайской границе. – Потом дембель. - На гражданке первым делом восстановился в университете, перевелся на заочное. – Пошел работать в милицию, но после окончания универа, пришлось уволится оттуда из-за постоянных конфликтов с начальством. – Устроился в школу по специальности.
- Ты кто по специальности? – спросил полковник.
- Психолог.
- Нужная профессия, особенно в наше время. – Слушай, у меня тут вакансия имеется помощника по работе с личным составом – замполита по старому, может, ко мне пойдешь? – Ты же видел какой у меня контингент, хороший специалист позарез нужен. – А ,что!? - ты уже не молодой пацан. – Не век же тебе по лесам скакать!? – Должность подполковника, - начал агитацию полковник.
- Благодарю за предложение, Сергей Анатольевич! – Но это в мои планы это не входит. – Честно говоря, изрядно надоела армейская жизнь – чувствую, не моё это. – Думаю, после этой операции напишу раппорт в отпуск с последующим увольнением.
- Чем думаешь заниматься на гражданке? – Это ведь не просто найти себе место в этом большом мире под названием – гражданка!
- Пока еще не знаю, но что-нибудь придумаю. – Может, преподавателем пойду в какой-нибудь ВУЗ.
- Ну, ты все таки подумай над моим предложением! – Если надумаешь, буду рад!
В палатку вошел прапорщик Чибирев. Это был крепкого телосложения, среднего роста человек, лет около тридцати, с чертами лица, скорее напоминавшими клерка, в новеньком комке, источавшем приятный запах не дешевого одеколона.
- Разрешите, товарищ полковник! – обратился он к Блычеву. – Я по поручению майора Присяжнюка.
- Да, вот познакомься,- указывая на меня, ответил полковник. – Старший лейтенант Звонарев, возьмешь у него документы и покажешь расположение.
Мы обменялись с прапорщиком рукопожатием, и я протянул ему документы.
- Моих бойцов покормить бы надо, - обратился я к прапорщику.
- Не вопрос, сейчас что-нибудь придумаем!
- Разрешите идти, - встав, я обратился к полковнику.
- Да, идите, устраивайтесь, – ответил полковник, доставая из ящика стола какие-то бумаги.
Мы с прапорщиком направились к выходу, в дверном проеме я зацепился кепкой за злосчастный отворот полога, который стал причиной конфуза с Фархутдиновым, и кепка едва не слетела на пол – я еле успел её подхватить.
- Иван! – крикнул полковник, когда мы уже выходили из палатки.
- Да, товарищ полковник, - обернувшись, и слегка нагнув голову, что бы увидеть лицо Булычева, ответил я.
- Как разместишь своих орлов, зайдешь! – Поговорим еще.
- Хорошо, Сергей Анатольевич!
Мы вышли из палатки и направились к курилке, где томились в ожидании мои бойцы. Курилка представляла собой навес, обитый с двух сторон жестяными листами до половины, а задняя часть закрыта полностью, и поэтому он был больше похож на автобусную остановку.
Было уже темно. После затяжного моросящего дождя, небо наконец-таки прояснилось. Небосвод сверкал мириадами звезд, их мерцающее свечение придавало настроению радостный оптимистичный тон, который всегда наступает после пасмурных времен. Дождь превратил суглинистую почву в жидкое месиво, издававшее характерное похлюпывание под ногами, и поэтому контрастирующее с ясным небом. Хоть дорожки и посыпались гравием, но, из-за продолжительных дождей, он поглощался более жидкой и вязкой массой. Мы подошли к курилке, которая располагалась справа от штабной палатки метрах в тридцати. В курилке горела одна тусклая лампочка, вокруг которой, несмотря на осень и сырой, прохладный воздух, летали какие-то редкие ночные насекомые.
-3-
- Командир, мы уже задубели тут! – произнес басовитым голосом, Андрюха Боровский, который имел позывной – «боров», созвучный со своей фамилией, но никак не сочетавшийся с его внешностью.
- А вы, что думали? – На курорт приехали? – ответил я, командирским тоном, желая пресечь расслабуху. – Задубели они! – Это же здорово!? – Чем больше в нашей армии дубов, тем крепче наша оборона!
Мой каламбур никого, не задел, однако и не рассмешил. С того момента как я зашел в штаб, прошло не более получаса, но чувствовалось, что хлопцы действительно продрогли на прохладном и сыром еще, от недавнего дождя, воздухе.
- Что-то у нашего командира, в последнее время, юмор становится плоским, - язвительным тоном произнес Паша Сербин, театрально обращаясь к остальным.
- Ты тоже заметил? – скорчив удивленную мину, ответил Серега Подгорный, на лету подхватывая роль. – Тревожный симптом! – добавил он с выражением лица профессора клинической психологии на консилиуме.
Отношения внутри группы были неформальными, по-дружески теплыми, которые обычно складываются в небольшом, хорошо слаженном коллективе, где люди не раз проходили вместе испытания, и где каждый знает свое место и свои обязанности, без лишних напоминаний.
- Разговорчики! – не желая участвовать в этом стихийно возникшем балагане, ответил я в прежнем тоне. – Артисты погорелого театра! – Вам бы в «Ералаше» сниматься!
- Да, вашим парням палец в рот не клади, - сделал вывод прапорщик Чибирев, слегка скривив рот в улыбке, выражавшей не то удивление, не то подозрение.
Вся бригада как по команде, взяв свои пожитки, двинулась к выходу из курилки, попутно здороваясь с прапорщиком
- Кстати, насчет положить чего-нибудь в рот, неплохо было бы перекусить, - не упустил случая заявить о своем желудке Антон Палатов.
- Вот если бы ты на работе проявлял свою находчивость, - пытаясь сохранять чувство юмора, ответил я.
Мы двинулись по дороге к нашей палатке. Слева находился целый палаточный город, разбитый на небольшие кварталы, между которыми пролегали аккуратные дорожки. Везде царили чистота, порядок и по военному скучное однообразие. Возле каждого квартала стояли таблички с указанием подразделения, распложенного на данном промежутке городка. Справа от дороги, проходившей через всю территорию гарнизона, и в простонародии называемой взлёткой, по которой мы шли, чуть дальше за штабом, было пустое пространство прямоугольной формы. Пустырь был ухоженным. По периметру прямоугольник был выложен дерном и, по-видимому, представлял собой плац, т.к. по середине длинны прямоугольника, со стороны дороги, над ним возвышался длинный металлический, метров восемь в высоту, шест, служивший флагштоком. За этим безжизненным участком, поперек относительно дороги, стояла длинная палатка. Она имела широкий брезентовый козырек над входом. Под козырьком, по обе стороны от входа, стояли длинные умывальники, сваренные из труб большого диаметра. Это орудие гигиены уже издали выдавало тот факт, что палатка являлась ничем иным, как столовой. Иллюминацией во всем этом брезентовом Вавилоне служили редкие фонари, установленные на коротких, около четырех метров, металлических столбах. Фонари излучали мерцающий, в тон оборотов двигателя ПЭС, свет желтоватого цвета. Столбы располагались по одному на квартал, состоявший из четырех больших, квадратных, с досчатым низом, палаток. Справа от входа над каждой палаткой торчали трубы полевой чудо-печки Российской армии под названием, сохранившимся еще с времен Октябрьской революции, - «буржуйка». Из труб тянулись к небу струи серого дыма, на свету приобретавшего бледно-желтый оттенок. Всюду стоял запах продуктов горения самого древнего на земле источника тепла и света – дров. Если бы не электрическое освещение и не гул двигателей, то ощущение было бы таким, будто попал в полевой стан войска времен Чингисхана.
По дорожкам, между палаток сновали люди в военной форме, у некоторых из них были красные повязки на рукавах. Отовсюду доносились негромкие звуки человеческой речи, причем, на разных языках и наречиях нашей необъятной Родины.
Доносимый порывами легкого ветерка со стороны столовой, прорываясь сквозь завесу разнообразных запахов, свидетельствовавших о присутствии человека, обонятельные рецепторы будоражил аромат какого-то мясного блюда с жареным луком. На что обремененный чувством голода организм отвечал обильным слюноотделением.
- Ну, хоть что-то вызывает хорошие предчувствия, - откликнулся на запах пищи первый организм голосом Сербина. Остальные отозвались восхищенным – уууу, резвым потеранием ладоней и урчанием в животе.
- И они вас не подводят, - поспешил усилить предвкушение удовольствия прапорщик Чибирев. – Это для вас готовят ужин, я уже сделал распоряжение от имени зампотыла.
Меня приятно удивило заботливая проницательность местного руководства.
- Пока вы обживете новое место, ужин будет готов, - продолжал поднимать настроение прапорщик.
Прямо перед нами, наперерез, проскочил какой то солдат, причем так быстро, что я не успел рассмотреть его лица. Он бормотал себе под нос что-то похожее на тюркские ругательства. В руках у него был предмет похожий на сачок. Боец пересек дорогу и скрылся в плохо освещенном пространстве за столовой, где, следуя голосу разума и военной логики, должны находиться продовольственные склады. Через несколько секунд, из темноты послышался звук падающего тела, громыхание разлетающихся пустых бочков и уже знакомое бряцание металла. Эти звуки сопровождались криками: - Ооооуу, шшайтан! – Куда бегаишь? – Стой, маленький, ту-п-орылый птыса! – Не уйдё-ё-ёшь…
Мне показалось, что этот голос я уже где-то слышал сегодня.
- Что это было? – повернув голову в мою голову и озадаченно моргая веками спросил Егор Бережной.
- Ммда, для ловли бабочек не совсем подходящее место, да и время не лучшее, - с не меньшим удивлением резюмировал я.
Мы прошли столовую, свернули на лево и двинулись по дорожке. Справа стояла длинная палатка, похожая на столовую. Над входом в палатку выделялся красный крест на белом фоне. Слева, напротив, стояла техника цвета хаки с такой же символикой на бортах.
Когда мы подходили к палатке с крестом, из неё выскочил человек в военной форме и направился в нашу сторону. Округлые формы выдающихся частей тела, симпатичное лицо и глаза, излучающие радость бытия, выдавали принадлежность этого бойца к прекрасной половине человечества. Девушка в правой руке держала полевую сумку. Увидев нас, она повесила сумку на плечо и рефлекторно стала поправлять форму, начиная с брюк и заканчивая кепкой, отчего черты её и без того красивой фигуры стали еще более привлекательными.
- Здравия желаю, товарищ младший лейтенант! – поглощая девушку сладострастным взглядом, обратился к ней Паша Сербин. Он слыл у нас не только любителем тонкой кухни, но и ценителем женской красоты.
Девушка, смущенная взглядами нескольких пар мужских глаз, ответила не сразу. Она шла несколько наклонив голову, пытаясь, видимо, таким образом скрыть свое смущение. Казалось, она не смотрит в наши глаза, опасаясь сгореть в этом пламени чувств, излучаемых пристальными взглядами парней. Она уже почти прошла нас и, приостановившись, с полуоборотом головы негромким, высоким, почти детским голосом произнесла: - Здрасьте!
Я на мгновение поймал её взгляд. Это был один из тех моментов, которые глубоко западают в душу и остаются в памяти на всю жизнь. В такие моменты сердце начинает биться чаще, и время, по каким-то причинам, может быть, в силу особой внутренней значимости ситуации, имеет свойство замедлять свой бег. В её взгляде, несмотря на внешнюю хрупкость и робость, чувствовалась глубина и какая-то внутренняя, космических масштабов энергия, несущая в себе надежду, веру и любовь – т.е. все, в чем заключается смысл нашего существования, в поисках которого мы и проходим наш земной путь. За этот короткий промежуток времени я успел рассмотреть её лицо. У неё были большие, светящиеся умом, широко посаженные, миндалевидные глаза серо-зеленого цвета. Лицо овальной формы с восточного типа скулами и черными дугообразными бровями. Слегка оттопыренные уши и красивый, с едва заметной горбинкой и чуть вздернутый носик. Окаймлявшие её не большой рот, тонкие губы и немного выдававшийся подбородок нисколько не портили её лица. Из-под кепки выпадали пряди густых черных волос. Когда она отворачивала голову, я уловил на её губах едва заметную улыбку. Видимо, она почувствовала, какое впечатление произвела на нас, и эта улыбка, проскользнувшая помимо её воли, выдавала ответные эмоции.
Поздоровавшись, девушка ускорила шаг, переходя на бег. Все как по команде обернулись, и наблюдали за ней до тех пор, пока она не запрыгнула в шаху* (ГАЗ-66) с красным крестом.
- Вот это да! – с присвистом, заявил Антон Палатов.
От пережитой ситуации по телу разливалось приятное, теплое чувство. Глядя на возбужденные физиономии своих подчиненных, я понял, что подобные процессы происходят и в них. И мысль - «как она на меня посмотрела» - родилась не только в моей голове.
- А вот и ваши апартаменты, - сказал прапорщик, когда мы подошли к палатке, стоявшей неподалеку от санчасти.
- О! - Да, у нас тут отличные соседи, - с восторгом высказался Боровский. – Я готов остаться здесь жить до пенсии.
В палатке было чисто и натоплено, пахло дымом, но это лишь усиливало ощущение уюта. По обеим сторонам стояли аккуратно заправленные одноярусные кровати, оставляя посередине достаточно широкий проход.
- Командир, мне срочно надо в санчасть! – С животом что-то! – сказал Сербин, скривив рожу как ужаленный.
- Ну, начинается! – подтверждались мои опасения.
- Скажи уже лучше, пониже живота что-то зашевелилось, конспиратор! – раскрыл истинные намерения Павла Костя Сычов.
- Вы пока располагайтесь, а я узнаю, что там с ужином, - сказал прапорщик Чибирев.
Все принялись занимать кровати, раскладывая свои пожитки. Мне оставили место слева по борту, посередине.
- Сербин, ты сегодня дежурный по расположению. – Отвечаешь за отопление, - предупредил я.
- Командир, я даже не знаю, как пользоваться этой доисторической штукой, - возмущался ловелас. – С ума сойти, двадцать первый век на дворе! – А где она включается? – продолжал он, с театрально озадаченным видом разглядывая чудо-печь.
- Я к командиру полка, а вы давайте на ужин! – И видите себя прилично! – сказал я, глядя на Пашу.
- Ну, что вы, командир!? – Как Вы могли такое подумать, - продолжая клоунаду, ответил тот.
- Костя, остаешься за старшего!
Я направился к командиру. На дворе стояла ясная безветренная погода. Настроение было замечательным. Чистый горный воздух, бескрайнее звездное небо рождали ощущение полноты и радости жизни. Мысли часто возвращались к этой незнакомой симпатичной девушке, отчего на сердце становилось еще светлее, острее чувствовалась эта тончайшая космическая вибрация, проходящая сквозь нас и наполняющая душу ощущением единства с этим бесконечным миром. Странно мы всё-таки устроены: - ты только один раз увидел девушку, ваши взгляды только на мгновение соприкоснулись, ты её совсем не знаешь, а в душе уже родилось это необъяснимое чувство какой-то внутренней связи, делающее тебя счастливым, сильным, дающее тебе надежду, веру в будущее, от которой хочется свернуть горы. Сексуальный инстинкт, конечно, играет важную роль в нашей жизни, но свести это чувство просто к животному инстинкту невозможно, потому что оно не вмещается в эти узкие рамки.
- Разрешите, товарищ полковник! - обратился я к Булычеву, войдя в палатку.
- Проходи, Ваня.
За столом, помимо полковника, сидел капитан с повязкой дежурного по части на руке. Я подошел и, протягивая руку, представился:
- Старший лейтенант Звонарев!
- Капитан Кудренко! – Александр!
- Иван!
- Капитан Кудренко – командир нашей разведроты, - пояснил полковник.
Капитан с командиром обсуждали распорядок на завтрашнее утро. Я сидел за столом молча, ожидая, когда они закончат. Закончив разговор, капитан ушел.
- Я хотел бы узнать о задаче, которую нам предстоит выполнить, - обратился я к командиру.
- О делах поговорим завтра, - ответил командир, складывая какие-то бумаги в папку.
Было видно, что Булычева утомило долгое пребывание на этом острове под названием «база временной дислокации» и ему просто хотелось пообщаться с новым человеком, прибывшим с «большой земли».
- Ты даже представить себе не можешь, как меня утомляет эта бумажная рутина, а ведь скоро проверка, - продолжил разговор Булычев.
- Да, я вас прекрасно понимаю, - я тоже терпеть не могу этот род занятий.
Командир достал папиросу и, протягивая мне портсигар, спросил:
- Ну, и как же ты снова попал в армию?
- Как-то летом встретил Владимира Зимина, с которым служил. – Я тогда в школе работал. – Коллектив, в основном, женский, сначала мне это нравилось, но потом стало даже раздражать. – А еще эта бумажная волокита …, там то я и невзлюбил это дело. – Да еще зарплата мизерная, я чем только не занимался после уроков, даже заборы красил, чтобы свести концы с концами. – Правда, было и приятное – это работа с детьми, с ними не просто найти общий язык, но в этом и есть самый интересный момент педагогической работы. – Если ты научился их понимать, то они начинают тебе доверять, относятся к тебе как к равному, как к другу. – Дети – очень чувствительный материал, поэтому, если ты подвел их доверие, не выполнил то, что обещал, то они очень остро реагируют на это, и однажды сфальшивив, очень трудно вернуть их расположение к себе. – А это обстоятельство обязывает выдержке, внутренней дисциплине, следованию своим моральным принципам. – Тут, как раз у нас директора поменяли, поставили молодую женщину честолюбивую и консервативную. - А новая метла, как известно, метет по-своему. – Начались разногласия, конфликты, ей не нравился мой подход к педагогическому процессу, мои новаторские начинания. – Стала урезать и без того скудные часы, отдавая их своим родственникам, знакомым. – Как раз в это время меня и свела снова судьба с Зиминым. – Ему как раз нужны были надежные люди, т.к. он хорошо меня знал, то и предложил вспомнить молодость: - дескать, не надоело тебе с бабами тут тереться!? – Я долго не раздумывал и, если честно, рад был его предложению. – Ну, и спустя некоторое время, после всех спецпроверок, я снова оказался на боевом посту, - закончил я, туша окурок в пепельнице.
- Ты только не подумай, что я устраиваю тебе допрос. – Мне просто интересно с тобой побеседовать. – Я сразу понял, что ты интересный человек. – В тебе есть что-то человеческое, что так редко встречается в людях. – Может быть, ты напоминаешь мне меня в молодости.
- Ну, что Вы, Сергей Анатольевич! – В Вас я тоже нахожу интересного собеседника. – И, если уж отвечать откровенностью на откровенность, то в Вас тоже есть очень ценное качество: - Вы, не смотря на возраст и жизненные коллизии, не утратили веры в человеческие ценности. – А эта вера не позволяет душе стареть, сохраняет бодрость духа и ясность ума.
- Мне по душе твой ответ, - наверное, именно это я и хотел от тебя услышать. – И я рад, что не ошибся в тебе…
За палаткой послышался топот. Через несколько секунд, к командиру ворвалось запыхавшееся тело. Это был Фархутдинов. Он часто и тяжело дышал, глаза его светились, на лице была счастливая улыбка. Под правым газом темнел синяк.
- Тащ полковник, вашь приказаний выполнен! – Вот, поймал!!
Он протянул вперед руку, из сжатой в кулак ладони выглядывала мордочка летучей мыши. Она издавала жалобные звуки, вцепившись коготками в палец Фархутдинова. Наступила пауза. Полковник молча смотрел на солдата широко открытыми глазами. От неожиданности такого поворота, он не мог сразу найти подходящие слова. Нижняя челюсть полковника опустилась вниз, изо рта выпала папироса. Пауза длилась всего несколько мгновений, но за этот короткий отрезок времени в моей голове пронеслась целая вереница мыслей, выстраиваясь в логическую последовательность. Глядя на мордочку мыши, я подумал: - Кого-то она мне напоминает. - Точно, зампотыл Присяжнюк. - Поразительное сходство, причем, не только внешнее, но и повадки животного напоминали движения майора. - Да, видимо, его предки произошли, в отличие от всех остальных людей, не от обезьян, а от этих крылатых млекопитающих, - пришел я к выводу.
Параллельно размышлениям я наблюдал за немой сценой. По мере развития этой ситуации, выражение лица Фархутдинова стало меняться: с его лица исчезла улыбка, восторженный вид сначала сменился подозрительным, а потом вовсе стал испуганным. Он действительно не понимал, что происходит, но чувствовал, что что-то не так. Его недоуменный взгляд переходил с кулака на полковника и обратно.
Наконец, паузу прервал Булычев.
- Ф-фархутдинов, объясняю специально для тебя: - В армии «летучей мышью» называют керосиновую лампу, - произнес полковник, слегка покашливая. Его голос звучал спокойно, как бы сдавленно. – А сейчас, немедленно отпусти несчастное животное!
Солдат, обработав информацию с некоторой задержкой, сделал поворот кругом, готовясь исполнить приказание.
- Фархутдинов! – окрикнул полковник бойца. – А если бы я послал тебя за крокодилом!? – Ты бы в Африку отправился!?
Солдат стоял не зная, что отвечать. Чувствуя ироничные нотки в спокойном тоне командира, выражение его лица сменилось с испуганного на умилительно-придурковатое с характерной ухмылкой.
- В следующий раз я так и сделаю, чтобы ты вернулся только к дембелю, - добавил полковник.- Свободен!
После того как солдат вышел, командир продолжал некоторое время смотреть в его сторону, но мысли его были заняты чем-то другим. Наконец, когда его мысли вернулись в реальность, он расхохотался, непринужденным, ребяческим смехом.
- Вот, видишь, у нас тут не соскучишься – цирк, - Твою дивизию! – сказал полковник, от души посмеявшись. – Так что, здесь по твоей специальности работы непочатый край… – Чайку не желаешь?
- Не откажусь!
- Фархутдинов!
- Я, тащ. полковник!
- Сообрази-ка нам чайку.
- Есть!
- Стой, Эльдар! – Объясняю задачу конкретней: - Бежишь прямиком в столовую, набираешь кипятка и мухой обратно. - Ясно!?
- Так точно!
- Стой! - Ну, про муху это я так, к слову. – добавил полковник, опасаясь повторения истории с «летучей мышью».
Схватив чайник, солдат умчался за кипятком.
- Ну, а в милиции, что тебе не понравилось?- вернулся к старой теме полковник.
- Я попал служить в ППС. –Первое время казалось, что делаем полезное дело – служим народу, охраняем законность и правопорядок, но потом меня постигло разочарование. –Наша работа сводилась к тупому бумагомарательству. –От нас, главным образом, требовалось как можно больше составить протоколов, а как это делается, по поводу или без повода, правдами или неправдами – это никого не волновало. –Главным критерием оценки эффективности работы до сих пор является не реальная обстановка на подконтрольных участках , а количество протоколов. –То есть, все перевернуто с ног на голову. -Если на твоем участке мало правонарушений - это не важно, а вот то, что ты сдаешь мало протоколов – это уже повод для взыскания, значит ты плохо работаешь. - И наоборот, те у кого бардак на участке, но кто сдает больше протоколов – тот на хорошем счету. –Эта парадоксальная система оценки результатов работы уже сама по себе расхолаживает и отбивает желание у сотрудников добросовестно исполнять свои обязанности. –Получается она работает сама на себя по принципу: чем больше преступлений, тем лучше работают правоохранительные органы. –У нас доходило до абсурда: некоторые писали протокола на своих знакомых, родственников и даже сами оплачивали штрафы, только что бы галочку себе заработать. –Был даже случай, когда один особо исполнительный «коллега» вписывал в липовые протокола имена и фамилии, которые считывал с надгробий на кладбище, а номера паспортов сочинял от фонаря.
Автор: Николай Башкатов